Любимые картины: кипарис
с расщепленным стволом почти у края
дороги к морю - у больших колонн,
которые по замыслу должны
вечать дорогу, но они, скорее,
дорогу продолжают, замыкая
залив на облака. У облаков -душистая оливковая роща,
по многу раз меняющая цвет
на дню, великолепные ступени -
их множество, он так и не собрался
их сосчитать, - прохладный белый мрамор
ведет к воде, мелькая там и тут
в постриженном кустарнике: дорога
примерно с милю. Дальше? - Дальше берег,
доверчивые краски мелководья,
песок, промытый мягкими руками
наложниц, - и зеленая волна,
неровная сплошная полоса
прибрежных рифов, пенная гряда...
Затем залив кончается, за ним
кончаются дворцовые владенья,
от их границы тянутся сады,
холмистые участки, из долины
ползут стада - а несколько правей
отчетливо притягивает глаз
скала: необъяснимый наглый выступ
в пространство, в бесконечность, и на нем -
дом Цирника. Он выглядит отсюда
бесплотным, но от этого добрей
не кажется... Ах, Цирник, злейший враг,
последний из оставшихся, точнее,
из тех, кто оставался - Цирник умер
сегодня утром. Утром же ему
об этом сообщили - против правил,
на страх и риск: из утренних вестей
по строгому его распоряженью
все смерти исключают, но теперь
дежурный секретарь решил рискнуть
и, верно, был неправ - по крайней мере,
наград не будет. Взбучек, впрочем, тоже.
"Секретари, вообще, весьма глупы," -
он прислонился к каменной плите
и глянул вниз, почувствовав щекой
холодный камень. Мир не стал другим.
Лишь время стало - пусть не сбившись с шага,
но затаившись, как перед прыжком,
и четко зная цель. Дорога вниз
слепила: солнце. Он отвел глаза
и попытался подсчитать часы
до встречи с Клеодором - выходило
чуть больше трех. "Советник Клеодор -
боль в заднице, но лучший, нет сомнений."
Устав от солнца он ушел с балкона
в большую залу. "Где теперь Наина?"
"В библиотеке?.." Нечего таить
от самого себя - знакомый приступ
отчаянья подкрадывался. Он
привык распознавать его приход
заранее - по судороге рта,
по коликам в груди, - "как ни старайся,
от этого не скрыться, и ни с кем
его не разделить..." Он не старался
ни разу - ни на шумных площадях,
ни на пирах, смущаясь пустотой
и ложью, ни в заброшенном дворце,
спасаясь от жестоких мятежей
в своей постели, прогоняя слуг,
внезапно представая недостойным
ни титула, ни имени - но лишь
на миг, и время прячет этот миг
в таких глубоких складках, что никто
к нему не подберется. Что ж, и время бывает
милосердным... Он прилег
на жесткий выступ и закрыл глаза.
Час нужно потерпеть. Всего лишь час.
Не так уж страшно - слуги не придут
без вызова, и встреча с Клеодором
еще не очень скоро, все пройдет
бесследно. Странно - мир не стал другим.
Быть может - оттого, что Цирник умер
нежданно? Впрочем, смерть всегда внезапна.
Как истина. Отличье только в том,
что истина страшнее... Зуд в затылке
стал жарче. Потерпеть какой-то час -
не слишком много, если мерить время
минутами, секундами - всем тем
набором бесполезных величин,
который подло заставляет верить,
что что-то остается в пустоте,
когда умрут последние враги -
хоть что-то, пусть оливковая роща,
ступени, не сосчитанные днем,
Наина... И легко схватить обман
за отворот плаща и развернуть
рывком к себе, отбросить капюшон,
и вдруг понять, что, правда, Цирник умер,
перед тобой всего лишь секретарь,
один из них, похожих друг на друга,
как волны на волну, на смерти смерть, -
и вновь вернуться к собственному бреду,
расталкивая дикие слова,
стараясь всплыть и зная, что всплывешь
к тем берегам, где время недвижимо,
как не обманывай себя, и где
застыли удручающей приманкой
любимые тобою миражи -
тень кипариса, мраморный балкон,
слащавая зеленая вода,
прохладный сумрак затемненной залы,
лед у затылка и - немного счастья.
1995
|
