Помнишь ли акварели,
споры до утомленья,
печку, в которой тлели,
прогорали поленья,
и себя - боязливой,
невысокого роста,
в поволоке игривой
и без имени - просто
Киской, - морозной павой,
или, в полночи летней,
помнишь себя лукавой,
восемнадцатилетней -
в скрипе узорных ставен,
в доме, со мною вместе,
в затемнениях спален,
в неразгаданном месте?
Ласковая подруга,
помнишь ли передряги,
дни, сплетенные туго
на шершавой бумаге,
время, когда порыву
не выдавался случай,
небо скалилось криво,
бестолково, и тучи
так нависали низко,
что перечили вдоху? -
Ты нужна была, Киска,
мне, моему молоху,
зверю, без передышки
жаждущему раздора,
часовому на вышке,
крику из коридора.
Ласковая причуда,
ты появилась, Киска,
непонятно откуда -
поначалу не близко
от меня, но в каком-то,
только мне и доступном
вывихе горизонта,
озорном, неподкупном
удаленьи, которым
ты щеголяла - впрочем,
вопреки наговорам
замысел был неточен
и, устав повторяться,
оказался не вечен
там, где нечем бояться
и удивиться нечем.
Помнишь ли наши горки,
сваленные вповалку
в ожиданьи уборки
санки, лыжные палки,
сосны в белесой дымке,
оттенявшие краски,
ласковые ужимки,
озорные гримаски? -
Ты дурачилась, пела...
Мир не верил, однако,
не доходя до дела,
не подавая знака,
перекликался с нами
и менял перспективы,
что приходили снами,
плавны, неторопливы.
Мир не свыкся с тобою,
Киска, - терзаясь всуе,
не решился собою,
понемногу пасуя,
изменить тебя, сбросить
лишний покров, добраться
через снежную проседь
в те края, где бояться
нечем, и ты, живая,
так и осталась в сказке,
ничего не желая,
кроме ленивой ласки -
переменчивой, шалой
Киской с нежною кожей, -
мир не понял, пожалуй,
я недопонял тоже.
Киска, где теперь, с кем ты,
на каком перепутьи
утром вплетаешь ленты
в косы? Кто твои судьи?
Помнишь меня? - Едва ли.
Помнишь себя - игривой,
той, которую звали
Киской, морозной дивой?..
Созданная покорной,
мягкою, немогучей,
ты дарила мне вздорный,
но уверенный случай
неприятия злобы
в мире угрюмых истин,
что влекут, узколобы,
тех, кому ненавистен
выбор наш, - и во славу
он за нами оставил
полновесное право
на сраженье без правил
под колпаком дразнящей
ругани или лести,
в лени ласковой, вящей,
в неразгаданном месте.
1992
|
