За селом артиллерийский склад. Впрочем, склад - скорей одно название, Просто в яме, вырытой заранее, Штабелями ящики лежат. Я - комбат, дежурный по бригаде, Обошел вечерние посты. Солнце рыжегривое в леваде, Словно конь, ни на кого не глядя, Мирно щиплет чахлые кусты. И вокруг такая тишина, Что не знаешь, да война ли это?! Что ж, устала, видно, и война: Ни дымка, ни взрыва, ни ракеты. Можно сесть, пока в низине тьма, Вынуть письма, что пришли из дома. Мне сегодня целых три письма Из Москвы, от мамы и знакомых. Чьи-то руки на плечи легли. Легкая, знакомая фигурка, Русый локон в солнечной пыли... - Ишь забрался, аж на край земли, Здравствуй, что ли?! - Ты откуда, Шурка? - Что ж мне, только склянки да бинты? Нынче вот решила между делом Просто подышать без суеты. Впрочем, что там прятаться в кусты, Вот тебя увидеть захотела. Господи, какая тишина! А закат, ну как у нас в Лопасне... Вот сейчас бы кончилась война... Э, да что трезвонить понапрасну! Слушай, только ты не отрицай, Ну, насчет стихов... Ведь я же знаю. Вот прошу, ну просто умоляю: Сделай одолженье, почитай! Шурка, Шурка, помнишь этот час: Степь, затишье... В золоте закатном Мы сидим на ящике снарядном Как-то близко-близко в первый раз. Впереди - минута тишины. Позади же - месяцы и годы Грохота, лишений и походов - Всех "веселых прелестей" войны. Вот мы к силуэту силуэт, Два ремня, погоны с алым кантом, Два лихих, бывалых лейтенанта, А обоим вместе - сорок лет! Тени, как десантники по склону, Лезли вверх, бесстрастны и тихи, А затем вдруг замерли смущенно, Слыша, как почти что отрешенно Я читал солдатские стихи. Ей же богу, может быть, в стихах Есть и вправду "взрывчатая" сила, Коль сидишь на ящиках тротила, На сплошных снарядных штабелях! Шутка шуткой, а невольно где-то Верую, волненья не тая, Что и впрямь горела, как ракета, Фронтовая молодость моя! И читал я о боях, о громе, О ветрах и гибели друзей, А потом о нежности, о доме. О солдатской матери моей. Ты смотрела в поле, не мигая, И сказала тихо, как во сне: - Я в стихах не очень понимаю, Только вечер нынешний, я знаю, Навсегда останется во мне... Может, вправду быть тебе поэтом?! Нет, не смейся. Кончится война, И представь, что августовским летом Позвонит вам девушка одна. Ну, вот так же, на исходе дня, "Извините, если помешала! Я стихи в газете прочитала... Это Шура. Помните меня?" Ты ответишь холодно и хмуро, А в глазах презрительный прищур: "Шура, Шура, что еще за Шура? Мало ли звонит мне всяких дур!" Искра смеха - будто лучик света! Редкая минута тишины Посреди грохочущей войны. Мир... звонки... Да сбудется ли это?! Все казалось призрачно-забавным. И обоим было невдомек, Что случись и вправду твой звонок - Там, в далеком мире, в должный срок, Как все было б здорово и славно! Увидала письма. Улыбнулась: - Девушки? - Допустим, что и так. - Что же ты нахмурился, чудак? Мне-то что! - И с хрустом потянулась. А затем с лукавинками глаз: - Извини, что так спроста и сразу, Любопытство исстари у нас. Ты сказал кому-нибудь хоть раз О любви? - Да нет еще. Ни разу. - Вот и славно. Честное же слово, Болтунов... ведь их не сосчитать! Не успеют "здравствуйте" сказать - И "люблю", пожалуйста, готово! - А вот это, - тронула письмо, - Мамино. Я верно угадала? Если б мне когда-нибудь само Вдруг пришло такое вот письмо, Я б луну от радости достала! Что застыл безмолвно, как вопрос? Нет, с рожденьем у меня в порядке: Дед меня нашел в капустной грядке, Говорят, скворец меня принес. Что ж, я впрямь невесело росла, Золушка и та того не ведала: Тиф, невзгоды... Мама умерла... Мне и четырех-то даже не было. Вечно хмурый пьяница отец. Мачеха - еще вторая рюмка. Это в сказке: туфельки, дворец... Жизнь суровей: девушка-боец, Сапоги и докторская сумка. Впрочем, жизнь всегда за что-то бой! Все настанет: и цветы и платья. Будем живы, мы еще с тобой Побываем где-нибудь во МХАТе! Ну, пора. Смеркается. Пойду! - Протянула руку. Быстро встала И легко тропинкою сбежала, Помахав ушанкой на ходу.
|