Из леса, как из-за кулис актер, он вынес вдруг высокопарность позы, при этом не выгадывая пользы у зрителя - и руки распростер. Он сразу был театром и собой, той древней сценой, где прекрасны речи. Сейчас начало! Гаснет свет! Сквозь плечи уже мерцает фосфор голубой. - О, здравствуйте! Ведь дело к ноябрю - не холодно ли? - вот и все, не боле. Как он играл в единственной той роли всемирной ласки к людям и зверью. Вот так играть свою игру - шутя! всерьез! до слез! навеки! не лукавя! - как он играл, как, молоко лакая, играет с миром зверь или дитя. - Прощайте же! - так петь между людьми не принято. Но так поют у рампы, так завершают монолог той драмы, где речь идет о смерти и любви. Уж занавес! Уж освещает тьму! Еще не все: - Так заходите завтра! - О тон гостеприимного азарта, что ведом лишь грузинам, как ему. Но должен быть такой на свете дом, куда войти - не знаю! невозможно! И потому, навек неосторожно, я не пришла ни завтра, ни потом. Я плакала меж звезд, дерев и дач - после спектакля, в гаснущем партере, над первым предвкушением потери так плачут дети, и велик их плач. II Он утверждал: "Между теплиц и льдин, чуть-чуть южнее рая, на детской дудочке играя, живет вселенная вторая и называется - Тифлис". Ожог глазам, рукам - простуда, любовь моя, мой плач - Тифлис! Природы вогнутый карниз, где бог капризный, впав в каприз, над миром примостил то чудо. Возник в моих глазах туман, брала разбег моя ошибка, когда тот город зыбко-зыбко лег полукружьем, как улыбка благословенных уст Тамар. Не знаю, для какой потехи сомкнул он надо мной овал, поцеловал, околдовал на жизнь, на смерть и наповал- быть вечным узником Метехи. О, если бы из вод Куры не пить мне! И из вод Арагвы не пить! И сладости отравы не ведать! И лицом в те травы. не падать! И вернуть дары, что ты мне, Грузия, дарила! Но поздно! Уж отпит глоток, и вечен хмель, и видит бог, что сон мой о тебе - глубок, как Алазанская долина.
