Низиной светлой луговой,
почти не замечая зноя,
я шел, укрытый с головой
травою свежей медвяною.
Звенела юркая пчела,
из под камней журчала влага,
дорога торная вела
по краю древнего оврага.
Она кончалась у реки
брусничником, еще неспело
белели ягоды с руки,
сосна дремучая скрипела.
Свое величие храня,
изгибом ветви одинокой
она направила меня
к покойной заводи глубокой.
И в этой темной глубине
рождались образы ретиво,
и плыли истины ко мне
из сонного речитатива.
А после набежала муть,
и чей-то голос потаенный
мне посоветовал взглянуть
на дымный берег удаленный.
Там проступали вдалеке
остроконечные чертоги,
спускались всадники к реке,
смелы, невозмутимы, строги.
Их кони сдерживали прыть,
их голоса пленили силой,
и я решился переплыть
поток темнеющий и стылый.
Они направились ко мне
суровым скученным отрядом
и задержались в стороне,
издалека пытая взглядом.
Внезапно выросшей стеной
невозмутимая дружина
в прогалине берестяной
стояла молча, недвижимо.
И я им был необходим,
они во мне признали брата,
мой конь, упрям и нелюдим,
прядал ушами виновато
и с благодарностью косил
чуть диковатым глазом шалым,
и нес меня, что было сил,
по гиблым мхам и топям ржавым,
и звери скалились из нор,
закат с надеждою венчался,
мы вылетали на простор,
и равный мне поодаль мчался.
1991
|
