Зима на кухне, пенье петьки, Метели, вымерзшая клеть Нам могут хуже горькой редьки В конце концов осточертеть. Из чащи к дому нет прохода, Кругом сугробы, смерть и сон, И кажется, не время года, А гибель и конец времен. Со скользких лестниц лед не сколот, Колодец кольцами свело. Каким магнитом в этот холод Нас тянет в город и тепло! Меж тем как, не преувелича, Зимой в деревне нет житья, Исполнен город безразличья К несовершенствам бытия. Он создал тысячи диковин И может не бояться стуж. Он сам, как призраки, духовен Всей тьмой перебывавших душ. Во всяком случае, поленьям На станционном тупике Он кажется таким виденьем В ночном горящем далеке. Я тоже чтил его подростком. Его надменность льстила мне. Он жизнь веков считал наброском, Лежавшим до него вчерне. Он звезды переобезьянил Вечерней выставкою благ И даже место неба занял В моих ребяческих мечтах. <1940, 1942>
