Вставал закат, блистателен и строг,

За старых сосен медными стволами.

Вы шли со мной, объяты злыми снами,

И я ваш вздох невольный подстерег.

Вдали хрипел над сизыми полями

Надорванный тоскующий рожок.

День уходил. Блистателен и строг,

Стоял закат за медными стволами.

И в вас была торжественность заката

И девственность вечерней тишины.

И только вздох — как дальний звук струны,

Мне рассказал про горькое «когда-то»,

Про злую тень, что навсегда легла

На матовость высокого чела.

1907–1908

* * *

«Мне радостей не принесла…»

Мне радостей не принесла,

Живой водой не напоила,

Ты в чашу темный сок лила

И мне со смехом подносила.

Из гроздий ядовитый сок

Ты выжимала не однажды, —

И я испил и изнемог,

И вновь томлюсь от смертной жажды.

И жажда с болию одно!

Но в равнодушии глубоком

Ты мне сухое кажешь дно,

Еще запятнанное соком!

О светлых водах мне забыть!

Сгораю от нечистой жажды

Вина, что ты дала испить,

Но выжимала не однажды!

* * *

«Белой рукой…»

Белой рукой,

Нежной рукой

Сердца коснулась,

Покой

Даровала ему,

О, Безнадежность!

Мне улыбнулась.

Улыбки твоей не пойму.

О, как легки, как прозрачно-туманны

Вы, что теперь так далеки!

К вам моя нежность,

Щемящая нежность моя.

Вы не желанны.

Вопли надежды умолкли.

В сердце только любовь,

Только нежность.

О, Безнадежность,

Целительница.

* * *

«Как аромат полыни горькой…»

Как аромат полыни горькой,

Струится сонно безнадежность,

И ты, любви последней нежность,

Горишь задумчивою зорькой.

Тебя царицею венчали.

Но праздник жизни дико-шумный,

Дитя! не стоит он бездумной

Всеозаряющей печали.

Тебе, бледнеющей невесте,

Несу я воли зов знакомый.

Склонившись тихо, припадем мы

К последней чаше. Вместе. Вместе.

<1907>

* * *

«Шурши, мой белый балахон…»

Шурши, мой белый балахон,

Со щек поблекших сыпься, пудра.

Итак, я Вами вновь прощен,

Как это благостно и мудро.

Я снова Ваш, я снова Ваш,

Вас слушаю и молодею,

Пред Вами я, как юный паж

Пред королевою своею.

Я снова твой, иль пусть умру,

Или вели меня повесить.

Когда ж? — Сегодня ввечеру.

Где? — У Клариссы ровно в десять.

<1907>

* * *

«Бубенцами зазвенев…»

Бубенцами зазвенев

В пляске ломких стройных линий,

Подходи ты к той из дев,

Что красивей королев,

Чей безудержен напев —

К черно-красной Коломбине.

Ах, звени, звени, звени,

Брось, Пьеро, напев дурацкий.

Пусть пылают наши дни,

Пусть горят кругом огни,

А потом хоть скрежет адский.

<1907>

* * *

«Надень свой белый балахон…»

Надень свой белый балахон

(О, как мила мне хрупкость линий!)

И в нем, мечтательно склонен,

Явись печальной Коломбине.

Чуть вздрогнет зов небесных арф,

Чуть кудри вешний ветер тронет,

Моя рука, упав, уронит

Мой черный, мой атласный шарф.

Забыв пылающие дни

С их огненной и грешной страстью,

Пьеро, вернись, Пьеро, верни

Меня вздыхающему счастью.

<1907>

* * *

«Мария! завтра я у Ваших ног…»

Мария! завтра я у Ваших ног!

Сегодня нужно мне еще так много

И посмотреть и сделать. Я не видел

Мой город с той поры, как гневный герцог

Мне указал дорогу из дворца

И города. Теперь изгнанья срок

Прошел. Вновь герцог возвратил мне милость.

И я уже не беглецом опальным

Войду в Ваш дом, а гордым кавалером,

Чей род до дней Юпитера восходит,

За Альпами гремит чье гордо имя.

Теперь же я пойду бродить, бродить,

Впивать без цели этот пыльный воздух,

И слушать брань людей и крик животных,

И видеть, как последние лучи

Все золотят: и кисти винограда,

И красный, в ветре бьющийся платок,

У женщин лица, уши у ослов.

О солнце, ты бесстыдно обнажаешь

То, что хотела бы укрыть старуха.

О солнце, ты скрываешь под загаром

То, что хотела б показать красотка.

О солнце, солнце, как понять тебя!

Но… завтра я у Ваших ног, Мария.

И Ваши солнца черные пусть мечут

В меня свои — пусть гневные — лучи.

* * *

«Ты для меня уста свои сомкнула…»

Ты для меня уста свои сомкнула

И не дала прощального лобзанья.

Презрительно звучал твой гордый смех.

Ну что же, в плащ дырявый запахнувшись,

Уйду во тьму. И Ваше имя

Я вверю ей, слепой, но не безгласной,

И эхо мне ответит. И совенок

Пронзительный свой крик сольет с моим,

Запутавшись в шершавых космах ели.

Когда ж луна проклятая свой лик

Покажет мне из-за верхушек леса,

Она увидит: я ее бледнее.

Зайдет за облако. И вновь оттуда

Багровой явится. А Вы, Мария,

Прощайте.

* * *

«И не печальны и не счастливы…»

И не печальны и не счастливы

Идут стопой тяжелой дни.

Зачем так рано все погасли вы,

Мои вечерние огни?

И в темной комнате заброшенной,

Прижав горячий лоб к стеклу,

Смотрю в лицо я тьме непрошеной,

Напрасно вглядываюсь в мглу.

Неясных образов мерцание,

Ночные смутны голоса.

И тщетны, тщетны ожидания,

Что запылают небеса,

Что звон церквей печально-сладостный

Разрежет мути пелену,

Что, успокоенный и радостный,

Я этот вечер помяну.

* * *

«Осенний ветер, ликуя, мчится…»

Осенний ветер, ликуя, мчится,

Взметает прах.

Как сиротливо ночная птица

Кричит в кустах!

И лес осенний зловеще-пышен

И странно пуст.

Лишь всплеск в болоте порою слышен

Да сучьев хруст.

Да молкнет в ветках, чуть долетая,

Собачий лай.

На бледном небе вуаль сквозная

Вороньих стай.

* * *